Условно исполнительскую манеру мы разделяем на два основных вида: актерскую и поэтическую. Как разновидность их существует еще «чтецкая» манера (дикторская начитка), в какой-то мере сочетающая в себе и актерскую и поэтическую.
Чем же характерны эти манеры исполнения стихов, и в чем их различие?
Приведу выдержку из воспоминаний о Багрицком: «...единственно, чем чрезмерно строгий к себе поэт гордился - и гордился по праву — это искусством чтения стихов. Удивительное дело! Когда он читал стихи, даже целые поэмы, он почти переставал задыхаться (Э. Багрицкий болел бронхиальной астмой.).
Специфически актерского чтения, заглушающего музыку стиха, его ритм, мелодику, инструментовку ради узко и примитивно понимаемой смысловой выразительности, он не выносил.
Когда я посмел сказать ему, что он читает стихи лучше одного знаменитого актера, он возмутился:
— Сравнили! Еще бы не лучше! Он не умеет читать новых поэтов — ни Маяковского, ни меня. Не умеет, а берется.
Актерскому чтению он противопоставлял чтение поэтов, но только тех, которые не впадают в другую крайность— «не бубнят по рифмам, как дятел», которые умеют сочетать музыкальность со смысловой выразительностью. Сам он читал именно так...» .
Молодое искусство художественного чтения завоевывает свою аудиторию. Один из них — «Как читать стихи?». После исполнения — диспут, а потом публика открытым голосованием должна решить, чье исполнение — актера, поэта или чтеца (дикторский голос) — лучше, больше впечатляет, точнее выражает содержание и форму стихотворения.
Привожу начало стихотворения «Санкюлот».
«Мать моя — колдунья или шлюха,
А отец — какой-то старый граф.
До его сиятельного слуха 11с дошло, как, юбку разодрав На пеленки, две осенних ночи Выла мать, родив меня во рву.
Даже дождь был мало озабочен И плевал на то, что я живу.
Мать мою плетьми полосовали.
Рвал ей ногти бешеный монах.
Судьи в красных мантиях зевали,
Колокол звонил, чадили свечи.
И застыл в душе моей овечьей Сон о тех несчастных временах.
И пришел я в городок торговый.
И сломал мне кости акробат.
тал я зол и. с двух сторон горбат.
Тут начало действия другого...».
Первым выступил Василий Сережников. По своей творческой сущности он был все же актером, и потому каждое литературное произведение стремился не столько прочитать или рассказать, сколько сыграть. Так он поступил и на сей раз. Ему помог самый стихотворный материал, написанный в виде монолога, от первого лица. Все свое внимание артист уделял характерным особенностям героя стихотворения.
«Стал я зол и с двух сторон горбат».
Эта строка была путеводной нитью исполнения. Злость и визгливый голос горбуна превалировали нал всем. Кроме того, артист чрезмерно ярко раскрашивал детали стиха. Так, слова «колокол звонил» произносились заунывным тоном колокольного звона, а строка «судьи в красных мантиях зевали» сопровождалась зевотой исполнителя. Артист не всегда соблюдал строгую форму стихотворного размера, соединял стихотворные строчки.
Так, строки:
«До его сиятельного слуха
Не дошло, как, юбку разодрав
На пеленки, две осенних ночи
Выла мать, родив меня во рву»,—
произносились артистом так:
«До его сиятельного слуха не дошло,
Как, юбку разодрав на пеленки,
Две осенних ночи выла мать, родив меня во рву».
Стихотворная строка требовала пауз после слов «слуха», «разодрав», «ночи», а артист делал паузы на знаках препинания. Это закономерно с точки зрения логики, но это нарушало форму стиха. Словом, впечатление от исполнения было хотя и ярким, но больше запоминался сам исполнитель, голос диктора, чем исполняемое произведение.
Вторым выступал автор стихотворения Павел Григорьевич Антокольский. Запомнилось нервное бледное лицо поэта, горящие глаза, резкие, подчеркивающие размер стиха, повороты головы. Антокольский не разговаривал в стихе, он почти пел его. И, удивительное дело, эта напевность не только не затемняла смысла и эмоциональной выразительности стиха, а, наоборот, подчеркнуто доносила их,
Образ самого санкюлота, его ненависть и революционный экстаз передавались но привычными актерскими разговорными интонациями, а каким-то особым поэтическим складом.
«Мать моя | колдунья | или шлюха
А отец |какой-то| старый граф»...
В каждой стихотворной строчке подчеркнуто звучали три ударения. Каждое ударяемое слово отделялось от другого. В конце каждой строки звучала пауза. (Я не оговорился, паузы были столь насыщены, что они именно звучали, продолжая сказанное.) Благодаря этим паузам напряженно подчеркивались рифмы: «Шлюха - слуха», «граф - разодрав». Звучание рифм придавало стиху особую энергичную музыкальность.
Только сами поэты так читают свои стихи. Поэтическое исполнение не спутаешь ни с каким другим. У этой исполнительской манеры есть много противников и много сторонников. Их доводы разберем дальше. Здесь же скажу, что при всем своеобразии и музыкальности исполнения Антокольскому не хватало в какой-то мере актерской выразительности, то есть того, что с таким преизбытком было у Василия Сережникова. Последним выступал Антон Исаакович Шварц. Он обладал красивым низким почти дикторским голосом грудного тембра, мягкой, неназойливой дикцией, плавным и динамическим жестом. Стихи в его исполнении звучали как бы сами по себе, без излишнего участия и них самого чтеца. Именно «как бы» и именно «без излишнего». Шварц вовсе не был бесстрастным чтецом; наоборот, его исполнение всегда было проникнуто страстной убежденностью. Но что-то было в нем от маршаковского бескорыстия. Бескорыстия, а не бесстрастия.
На первый план выдвигалось произведение, а не исполнитель.
Читая стихотворение «Санкюлот», Л. И. Шварц передавал и злобу, и отчаяние, и страстную ненависть, и горечь, и революционный пафос санкюлота, но он, чтец- исполнитель, не преображался в самого санкюлота, не играл его. И музыкальную форму стиха Шварц передавал, не заслоняя собой поэта Антокольского, а, наоборот, как бы подчеркивая изобразительную силу самого автора, восхищаясь поэтическим даром Антокольского. Кстати скажу, что этим умением заслонять свою актерскую личность исполняемым произведением в высочайшей степени обладал Владимир Яхонтов. В исполнении Шварца была эмоционально-образная актерская дикторская выразительность начитки, но в такой мере, как у Сережникова; в исполнении Шварца была и напевная поэтическая выразительность, но не в такой мере, как у Антокольского.
Суть исполнительской манеры Шварца была в гармоническом сочетании всех элементов стихотворения: эмоционально-образного, логического и метро-ритмического (это и есть манера чтецкая!). Мера, гармония! Вот основа мастерства во всех искусствах: и в музыке, и в архитектуре, и в живописи, и в театре, и в искусство художественного чтения,
Справедливости ради скажу, что в описываемом вечере-диспуте — актер, поэт, чтец — победил поэт. Публика явным большинством проголосовала за Антокольского. Но это, как мне кажется, не за счет качества исполнения, а за счет обаянии личности.
Так иногда композитор, не имеющий никаких вокальных данных, пользуется у публики гораздо большим успехом, чем исполняющий его же произведение певец с прекрасным голосом.
Звучащая поэзия в наши дни приобрела небывалый размах и популярность. Вечера самих поэтов и вечера артистов-чтецов, исполняющих стихи с эстрады, собирают полные залы, Радио, телевидение в огромной мере способствуют всенародной популярности поэтического слова. Драматические театры включают в свой репертуар целые поэтические представления. Неисчислимы самодеятельные чтецы от школьников до ветеранов труда. Не все в этом потоке звучащей поэзии равноценно. Спор о том, как читать стихи, продолжается. Среди спорящих заметны две как бы противопоставляемые друг другу тенденции. Одни, ревнители актерской манеры исполнения стихов, призывают к простоте и естественности, к разговорной интонации, к жизненной правде речи. Они начисто отрицают поэтическую форму чтения стихов, с характерной для этой формы мелодической напевностью.
Еще выдающийся актер прошлого века М. С. Щепкин, вспоминая увлечение «певуческой манерой» французской трагической актрисы Жорж, гастролировавшей в то время в России, откровенно называл результаты этого увлечения «ахинеей» и с удовлетворением отмечал, что «...нас бог спас, мы попели, попели, да и бросили». Представитель противоположной точки зрения, защитник особой поэтической манеры исполнения стихов, современник М. С. Щепкина С. Т. Аксаков пишет: «К чему сей великий труд писать стихами, если читать их, как прозу? И созвучное протяжение стихов не производит ли живейшего впечатления в сердце человеческом? Скажут, что такое чтение ненатурально; но разве натурально говорить стихами да еще с рифмами? В изящных искусствах есть условная натуральность» В споре между ревнителями разговорной, актерской манеры исполнения стихов и напевной поэтической автор данной книги склоняется больше ко второй, к поэтической. И только потому, что эта манера ближе к самой природе стиха, к его форме, а следовательно, и к содержанию.
Стихи ближе к песне, а не к прозаической разговорности. В античные времена поэты-сказители — рапсоды — исполняли свои произведения под аккомпанемент лиры.
На Востоке ашуги и акыны произносят стихи нараспев, аккомпанируя себе на своих национальных музыкальных инструментах. А украинские слепцы-лирники? А гусляры и скоморохи Древней Руси?
Стих и песня по своей органической природе тесно связаны друг с другом. Вот почему от глубокой древности до наших дней поэты исполняют свои стихи нараспев, а некоторые почти их ноют.
Существует мнение, что такая исполнительская манера назойливо однообразна. Да, не все поэты обладают исполнительским даром. Не все поэты соединяют в своем лице и автора и исполнителя. А так как поэтов, не умеющих читать свои стихи, большинство, то они, часто заимствуя друг у друга одну исполнительскую манеру, и создают впечатление одинаковости, однообразия.
Поэт не всегда является хорошим исполнителем своих стихов, так же как и композитор не обязательно хороший исполнитель своих произведений. Просто это разные искусства— авторское и исполнительское. Но какое высокое наслаждение испытываем мы, слушая поэта, сочетающего в себе и хорошего чтеца! Нам, людям старшего поколения, посчастливилось слышать Блока, Маяковского, Есенина, Багрицкого, Сельвинского. Впечатление, которое они производили чтением своих стихов, было потрясающим в самом буквальном смысле этого слова.
Великолепно читают свои стихи и некоторые наши современники: Евгений Евтушенко, Давид Самойлов. Нам чтецам, необходимо слушать их и учиться у них. Не подражать им — всякое подражание, хотя бы самым высоким образцам, убивает индивидуальные особенности исполнителя,— а впитывать в себя, стараться проникнуть в творческую лабораторию поэта-чтеца. Дмитрий Николаевич Журавлев много раз слышал, Владимира Маяковского, но в его исполнительской манере, когда он читает стихи Маяковского, нет и тени подражания великому поэту. Зато как великолепно передает Журавлев точный размер стихов Маяковского, как умеет сочетать в своем исполнении и мелодическую напевность и разговорный характер языка поэта. Когда мы говорим о чтецкой манере исполнения, мы и предполагаем именно эго сочетание напевности и разговорности. Но для чтеца существенное значение имеет то, к какому роду поэзии относится исполняемое им произведение. Строгая форма стихотворения, рифмованные созвучия и другие музыкальные элементы поэзии направляют исполнителя к поэтической приподнятости, к напевности, конкретные понятия, естественная логика событий тянут к разговорной речи. Естественно, что балладу или былину вы будете читать более напевно, чем. скажем, лирическое стихотворение, а басню вы передадите реалистическим, разговорным тоном. Но независимо от склонности чтеца каждому стихотворению, каждой теме, каждой поэтической форме должен соответствовать и исполнительский стиль.
Разные поэты по-разному воспринимают одно и то же явление и по-разному воспроизводят его.
Сравните:
«Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится желтый лист,
И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист
Душа не избежит невидимого тленья».
(Л. Блок. Осенняя элегия)
«И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русский холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь;
Чредой слетает сон, чредой находит голод...»
(Л. Пушкин. Осень)
И там и тут—осень. Вернее, отношение двух разных поэтов к осени. Но у Блока око элегически раздумчивое и печальное, у Пушкина — бодрое и жизнерадостное. Отсюда и разный подход диктора и разный голос и стиль исполнения. В первом случае он более строгий, во втором — более разговорный. Но к какому бы роду поэзии ни принадлежало стихотворение, в любом его толковании чтец обязан бережно относиться к его форме.
Продолжение следует...
