Стих — это музыкальное явление. О близости поэтического произведения песне мы говорили выше. Содержание стиха передается через точную музыкальную форму. Эта точная форма состоит из многих элементов. Основные элементы стиха: метр, ритм, рифма, паузы в конце стихотворной строки, паузы-цезуры в середине строки и, наконец, аллитерации и ассонансы. Мы будем говорить об этих элементах лишь в той мере, в какой они необходимы чтецу-исполнителю при озвучивании поэтического текста. Жизнь стиха начинается с ощущения последовательного чередования ударных и неударных слогов.
«Бу́-ря мгло́-ю не́-бо-кро́-ет.
Ви́х-ри сне́ж-ны-е-кру-тя́;
То́-как-зве́рь-о-на́-за-во́-ет,
То́-за-пла́-чет-ка́к-ди-тя́...»
До самого конца пушкинского стихотворения «Зимний вечер» вы слышите эту точную смену ударных и неударных слогов. Такая смена называется стихотворным размером, или метром. Попробуйте для еще более точного ощущения метра стиха заменить каждый слог предложенного четверостишия слогом «та».
Получится:
Та́-та та́-та та́-та та́-та,
Та́-та та́-та та́-та та́;
Та́-та та́-та та́-та та́-та.
Та́-та та́-та та́-та та́...
Вот вам метрическая схема данного стихотворения. Таких стихотворных метров, построенных на чередовании ударных и неударных слогов, несколько. Специалистами стиховедами создана стройная система, рассматривающая вопросы метрического стихосложения. В данной книге мы не будем касаться этих вопросов. Хотя и поэту к чтецу не помешает знание правил стихосложения.
Каждый человек по природе своей ощущает метрические колебания стиха, так же как он чувствует размер вальса в танце или шаг в маршировке.
Дети уже с двух-трехлетнего возраста необычайно чувствуют стиховой размер. Это тонко подметил Борис Пастернак:
«Так начинают. Года в два
От мамки рвутся в тьму мелодий,
Щебечут, свищут — а слова
Являются о третьем годе.
Так начинают жить стихом».
Важная мысль: дети начинают жизнь, ощущая метр, а потом уж появляются и слова. Это же подмечает и К. И. Чуковский в своей книге «От двух до пяти». Сам Корней Иванович чутко уловил в своих сказках-стихах эту любовь детей к метризации. Вероятно, поэтому его «Одеяло убежало, улетела простыня», «Муха, муха-Цокотуха, позолоченное брюхо» запоминаются и повторяются детьми как что-то органическое, собственное, а не выученное.
Мой совет чтецам: озвучиванию текста учитесь ощущению метра стиха у детей, наблюдайте за ними, когда они, читая стихи, органически точно скандируют их метр.
Меня могут спросить, а как же всё-таки быть, если исполнитель, диктор, чтец не чувствует стихотворного метра?
Тогда, пожалуй, ему не стоит заниматься искусством художественного чтения.
Перейдем к вопросу о ритме стиха.
Если метр — это общая жизнь стиха, то ритм — индивидуальная. Метр — равномерно повторяющаяся, независимая от содержания смена ударных и неударных слогов в стихотворной строке. Ритм — изменение, по силе и длительности слова и фразы в стихе, зависимое от содержания, смысловой нагрузки и интонационной выразительности.
Постараюсь пояснить это положение.
Поэт Виктор Боков в очень интересной статье «Не могу согласиться» пишет: «Ямб Пушкина непохож на ямб Лермонтова, ямб Некрасова непохож на ямб Есенина, ямб Блока отличается от ямба Маяковского.
В одном и том же размере Кольцов, Есенин, Маяковский звучат по-разному. Можно ли Маяковского ставить в такой ряд? Но пусть скажут стихи:
«Красным полымем
Варя вспыхнула;
По лицу земли
Туман стелется...»
(Л. Кольцов)
«Лет до ста расти
Нам без старости.
Год от года расти
Нашей бодрости».
(В. Маяковский)
«В берег бьет вода
Пенной индевью,
Корабли плывут
Будто в Индию...»
(С. Есенин)
Метрическая основа всех трех строф — одна, но ритмический рисунок у каждого свой».
Попробуйте прочитать эти три стихотворных отрывка с интонационной выразительностью, и вы сами убедитесь в справедливости высказывания В. Бокова.
В самом деле, если даже Кольцов и Есенин разнятся между собой в местах логических ударений, что влечет за собой изменение ритмического рисунка, то, что же говорить о Маяковском, который даже в графическом распределении слов в строке указывает на особый энергический ритм.
Да, метр у всех трех стихотворных отрывков один и тот же, ритм — разный. Различные артисты-чтецы, исполняя эти. Стихи, вправе дать им и различное толкование в зависимости от индивидуальности исполнителя и его дикторской озвучки, от ощущаемого подтекста. Словом, сколько исполнителей, столько и различных толкований и красок, а, следовательно, и различных ритмических рисунков. Необходимо только проследить, чтобы любой ритмический рисунок был выражен в точном, заданном автором метре, иначе неизбежно разрушение стихотворной формы.
Существенным элементом стиха является рифма. Рифмой именуется звуковой повтор преимущественно в конце стихотворных строк. Рифмуются часто слова и в начале и в середине строки. Стихи без рифмы называются белыми.
Остановимся на отношении артиста-чтеца к рифме. Существует весьма распространенное мнение, что исполнитель рифму не должен подчеркивать, выделять её диктору голосом, что рифма ни в коем случае не должна акцентироваться при чтении стихов. Мы придерживаемся противоположного мнения. Хорошая рифма — это громадная поэтическая ценность, она, так же как и метр и ритм, является музыкальной сутью стиха, его непременной формой. Конечно, чтец не должен «прятать» рифму, сминать ее, соединяя строчки, а наоборот, демонстрировать ее как высокое достижение поэта, как замечательное поэтическое явление, помогающее выявлению основной мысли и образного содержания стиха.
Виктор Боков в упомянутой выше статье пишет: «Нет, неправда это, что рифма должна быть незаметна. Как же это так, если народ любит рифму, любит речения, которые крепко срифмованы. Как же не поднести их слушателям, не полюбоваться ИМИ?»
Обратимся к Маяковскому. В его стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии» очень точно сказано о значении и силе рифмы:
«Говоря по-нашему,
рифма — бочка.
Бочка с динамитом.
Строчка —
фитиль.
Строчка додымит,
взрывается бочка,—
и город
на воздух
строфой летит».
И дальше, в этом же стихотворении:
«Но сила поэта
не только и этом,
что, вас
вспоминая,
в грядущем икнут.
Нет!
И сегодня
рифма поэта —
ласка,
и лозунг,
и штык,
и кнут».
Зачем же чтецу скрывать рифму?
Зачем прикрывать «бочку с динамитом»?
Работа чтеца в том и заключается, чтобы мысль поэта передать во всем блеске ее поэтической формы. Музыкальность поэта определяется богатством и разнообразием ритма, рифм, аллитераций (повтором согласных звуков), ассонансов (повтором ударных гласных звуков). Чтец должен учитывать звуковые особенности поэтического произведения и умело пользоваться ими (на этом держится озвучивание текста стихотворения).
Разве не входит в задачу чтеца показать блистательные ассонансы Пушкина, например, в следующих стихах, построенных на гулком «у»:
«БрожУ ли я вдоль Улиц шУмпых,
ВхожУ ль во многолЮдный храм,
СижУ ль меж Юношей безУмных,
Я предаЮсь своим мечтам.
(А. Пушкин. Брожу ли я...)
Только ли это формальная задача? Нет, протяжное «у» здесь помогает передать печальные думы поэта. А аллитерационные повторы «т, гр, к» разве не помогут чтеиу почувствовать топот медного всадника?
«БежиТ и слышиТ за собой —
Как будТо ГРома ГРохотанье —
Тяжело-звонКое сКаКанье
По поТрясенной мосТовой».
(А Пушкин. Медный всадник)
Ограничусь еще одним, как мне кажется, отчетливо наглядным примером, из поэмы Б. Пастернака «905 год». Вчитайтесь, точнее, вслушайтесь в изумительную звукозапись поэта:
«Бауман!
Траурным маршем
Ряды колыхавшее имя!
Шагом,
Кланяясь флагам,
Над полной голов мостовой
Волочились балконы
По мере того,
Как под ними
Шло без шапок
Вы жертвою пали
В борьбе роковой».
Кроме ассонансно рифмующихся созвучий — ИМЯ — ПОД НИМИ, МОСТОВОЙ — РОКОВОЙ —здесь что ни слово, то звуковое открытие. БАУМАН — ТРАУРНЫМ, МАРШЕМ — КОЛЫХАВШЕЕ, ШАГОМ - ФЛАГАМ. А сонорное длящееся Л в словах «кЛаняясь», «фЛа- гам», «поЛной», «гоЛов», «воЛочились», «баЛконы»? А три шуршащих в траурном шествии «Ш» в словах: «Шло без Шапок»? (Пишется «без шапок», а произносится «бешшаПOK».)
Так передается автором полное трагической скорби и революционной твердости шествие на похоронах Баумана. Невнимательное отношение к рифме часто ведет к порче, а то и искажению стиха (дикторская озвучка теряет свою силу). Владимир Яхонтов, вообще чрезвычайно чутко относившийся к музыке стиха, по чьему-то неразумному совету поставил ударение в слове «слоновости» на первом слоге (сло́новости), не учтя, что у Маяковского «слоновости» рифмуется с «новости». Так и остались в грамзаписи «Стихи о советском паспорте» в искаженном виде.
Тонкий знаток стиха 3. С. Паперный совершенно справедливо указывал автору этой книги на неправильно сделанное ударение в стихотворении Маяковского «Хорошее отношение к лошадям». Я читал «Лишь один Я», выделяя ударением слово «я», тогда как Маяковский рифмует эту фразу со словом «лошадиные». Следовательно, нужно читать: «Лишь ОДИН я», имея в виду рифму «лошадиные».
Одному актеру я указал на неправильное произнесение им слова «приговор», говоря, что ударение нужно делать на третьем слоге, а не на первом, то есть не «при́говор», но «пригово́р». Слышавший наш спор поэт Д. Самойлов поправил меня: «В данном случае,— сказал он,— нужно произносить с ударением на первом слоге, ибо у Пастернака (а речь шла о чтении стихов Пастернака) «при́говор» рифмуется со словом «вели́кого». Кстати, Д. Самойлов, великолепно читающий стихотворение Багрицкого «Можайское шоссе», совершенно закономерно с музыкальной точки зрения делает ударение «автобу́с», ибо слово рифмуется с «в блеске бу́с», а слово «яблоко» произносит с большим ударением на последнем слоге «ко», рифмуя со словом «широко́». Бережное отношение к рифме вызывает необходимость паузы после каждой стихотворной строчки. Соединяя строчки в угоду примитивно понятому смыслу, исполнитель тем самым сминает рифму и в результате нарушает и замысел поэта.
Конечно же, в прозаической речи вы скажете «...но из горящих глоток...», однако обратите внимание: Маяковский не только рифмует «но из» — «коммунизм», он еще и выделяет эти «но из» в строку, как бы указывая читающему на отдельное их произнесение. Сак поэт так и читал это место. Мне запомнился его сжатый кулак, энергично рубящий эти строки. «Но из» получали особый смысл, рисуя образ непреклонной твердости коммунистов. Конечно же, после «но из» ритмическая пауза необходима.
Вот еще более сложный пример из стихотворения Марины Цветаевой «Тоска по родине».
«Мне все равно, каких среди
Лиц — ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной— непременно —
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.»
Обратите внимание, поэтесса не пишет: «Мне все равно, среди каких лиц...», но «Мне все равно, каких среди (стихотворная пауза) лиц». Что это. нарочитое поэтическое усложнение? Нет! Порядок слов «каких среди лиц» сам по себе, в звучании, показывает затрудненность разрыва, сложность ухода в себя. Чтецу для верного понимания мысли поэта и для точной передачи музыки стиха совершенно необходимо после каждой строки выдерживать паузу и подчеркнуть точность рифм: «среди—среды, пленным — непременно».
И дальше, если соединить четвертую строку с пятой, то получится какое-то обывательское «непременно в себя», а разделение строк дает энергичное:
« непременно В себя, в единоличье чувств».
Возьмем более простой пример
«Свечерело. Дрожь и конях.
Стужа злее на ночь;
Заворочался в санях Михайло Иваныч».
(Н. Некрасов. Генерал Топтыгин)
После первой и второй строчки на паузы указывают знаки препинания, но нужна ли пауза после третьей строки? Обязательно! Во-первых, для того чтобы выделить рифму «в санях — в конях», а во-вторых, чтобы не нарушать размера стиха Логика, смысл не могут пострадать от паузы, требуемой размером, но нарушение размера влечет за собой разрушение стиха (как бы красиво не звучал голос диктора это не спасёт стихотворение) .
Это же относится к цезуре — паузе внутри строчки. Необходимость цезуры подсказывает стихотворный метр. Иногда цезура совпадает с грамматической пунктуацией, иногда не совпадает, но нужна она во всех случаях, если таково требование стиха.
Только тогда может развернуться подлинная творческая свобода чтеца-исполнителя, когда она будет заключена в точные рамки стихотворной формы.
В заключение хочется привести высказывание В. Н. Яхонтова:
«Считается, что в прозе актеру, как говорится, легче «жить». Я не пробовал делать из стихов прозу, но почти уверен, что это бесконечно тяжкое занятие, непосильный, изнуряющий труд, напрасный и неблагодарный. Играть стихи естественнее и радостнее, проще и нормальнее, чем делать из них прозу. Идти против стиха — бесполезно, убыточно и смысла нет: зачем ходить поперек автору, почему не послушать его — покориться ему, пойти навстречу».
